В час полночного молчанья,
Отогнав обманы снов,
Ты вглядись душой в писанья
Галилейских рыбаков...

Алексей Хомяков

  По возвращении из Святой Земли я долго не мог найти то главное слово, которое наиболее полно выразило бы впечатление от этого небольшого участка нашей планеты, а, между тем, слово это было совсем рядом, даже не рядом, а внутри, в самом сердце - родная!

  Буквально с первых же часов пребывания там вас охватывает удивительное чувство, сочетающее абсолютную новизну, никогда ранее вами не виденного, с узнаваемым, словно вы начали выздоравливать от страшной болезни потери памяти. Описывать Святую Землю дело для писателя очень непростое, потому что под рукой почти не находится известных всем аналогов, которые в иных случаях выручают литератора. Здесь все уникально, и поэтому вы почти нигде не можете использовать прием сравнения по аналогии. Видеофильмы и иллюстрированные альбомы не могут передать и сотой доли того, что вы созерцаете там в реальности.

  Вот написал такое предисловие и теперь не знаю, что делать дальше. Аналогии не работают, так как же быть? Придется, хочешь не хочешь, прибегать к приемам, которые сам и отверг. Да простит меня читатель за этот бред. Я в самом деле волнуюсь и не знаю, как приступить.
Поэтому начну с погоды. Мы прилетели в Израиль двенадцатого декабря. Из Москвы вылетали в серую промозглую погоду, наводившую тоску и зевоту. А в Израиле оказались, словно в нашем мягком бабьем лете. Бывают у нас такие дни в октябре. Странное такое время, когда в душе парадоксальным образом покой сочетается с волнением, но с каким-то мудрым, зрелым волнением. Я такое время называю велеос, что означает сокращенно: весна, лето, осень. Действительно, в такие дни бабьего лета как будто сочетаются три времени года, потому и получается велеос. Но израильский велеос, конечно, какой-то особый, потому что у нас бабье лето является преддверием зимы и это добавляет грусти от ожидания долгого холода, а в Израиле декабрьский велеос предваряет весну, что возбуждает сдержанную радость в предвкушении скорого тепла и цветения. И вообще состояние, как после бокала густого красного вина. Я не знаю, какие чувства испытывают местные жители, но одна православная, живущая там постоянно, сказала, что нам немного не повезло, что обычно в это время года уже значительно теплее. А я очень радовался именно такой погоде, просто идеальной для русского человека.
В Святой Земле оживает, и становится зримо-осязаемым Священное Писание, прежде всего, Новый Завет. Причем, оказывается, что наши представления о многих евангельских сюжетах не совсем совпадают с тем, что мы видим в реальности в Святой Земле.

  Вот, например, читаем мы в Евангелии о том, как сорок дней постился Господь в пустыне: «Иисус, исполненный Духа Святого, возвратился от Иордана и поведен был Духом в пустыню; там сорок дней Он был искушаем от диавола и ничего не ел в эти дни;...» (Лк. 4, 1-2)

  Какое представление о пустыне у москвича, равнинного жителя? В нашем обыденном сознании пустыня - это некое ровное море песка, вроде Сахары. Но что же представляет собой пустыня, в которой держал сорокадневный пост Иисус Христос? Это вовсе не ровное место, а множество каменистых больших и малых холмов и даже невысоких гор. И вот на одной из таких гор, называемой Горой Искушения, и постился Спаситель. По серпантину мы довольно долго поднимались на вершину горы и прикладывались к камню, на котором сидел Господь. Теперь, когда я читаю это место в Евангелии в храме на богослужении или дома, то зримо представляю то, о чем повествуется. Это в той или иной степени касается и всех остальных евангельских сюжетов. Для священника посещение Святой Земли неоценимо.

  Во все время нашего паломничества меня не покидало удивительное и даже пугающее от чрезмерной радости чувство, что здесь на Святой Земле ты оказываешься физически ближе к Богу, или Бог приближается к тебе тоже как-то физически. Я не оговорился, употребив слово «физически». Тут действительно несколько иные физические или телесные ощущения. К сожалению, у меня не хватает слов, чтобы описать это особое состояние. Может быть нечто подобное имел ввиду блаженный Августин, когда говорил, что бывают мгновения особого «соприкосновения с Божеством». Вот, пожалуй, слово «соприкосновение» наиболее подходящее для обозначения того чувства, которое я хочу передать. Наверное, можно сказать, что на Святой Земле человек почти физически, телесно, соприкасается с Богом, Божией Матерью, святыми. Везде вы ощущаете мощнейшее и, одновременно, легчайшее присутствие иного светлого мира. Вся эта антиномия мощи и легкости потрясает, и лица у паломников, как я заметил, словно застывают в изумленной улыбке от небывалого переживания.  

  Когда мы спустились в Яффе в пещеру, где была погребена праведная Тавифа, о которой читаем в Деяниях Апостолов, то у всех одновременно возникло чувство, что из этой могилы бьет ключ воды, текущей в Жизнь Вечную, настолько явственно ощущалось ласковое присутствие святой. И так было везде. Иногда даже хотелось воскликнуть: «Хватит, не могу больше!». Немощный сосуд телесный готов был рассыпаться на части. Но в такие моменты Бог посылал удивительный покой, голова вдруг отключалась, мысли исчезали, ты тихо застывал, и слезы затуманивали глаза. И совершенно исчезал всякий страх. После того, как мы вышли из пещеры праведной Тавифы, настоятель храма предложил нам собрать в саду остатки апельсинов, и мы естественно радостно ринулись туда.

  Собирая апельсины, я заметил, как из будки, находящейся рядом, вышел огромный ротвейлер на цепи. Он не лаял, а просто стоял и смотрел на нас. Не знаю почему, но мне вдруг очень захотелось его погладить, и я, не раздумывая, подошел к нему и осуществил свое желание. В ответ ротвейлер, как мне показалось, улыбнулся, лизнул руку и завилял обрубком хвоста. Я не знаю, может быть, этот ротвейлер был какой-то необычно добрый, но мне ведь никогда не пришло бы в голову в другом месте нашей матушки Земли подойти к ротвейлеру, сидящему на цепи.

  В Назарете долго-долго стояли у колодца, к которому приходили Божия Матерь и мальчик Иисус. И опять возникало тоже чувство покоя, тишины и абсолютной убежденности в Вечной Жизни. Мне кажется, что людей, сомневающихся в существовании Бога и Вечной Жизни, но не богоборчески настроенных, следует убеждать не словами и цитатами, а подвести их, например, к источнику живой воды в Назарете и посоветовать просто постоять минут десять в полном молчании, слушая как тихонько журчит вода, к которой прикасались Пречистые руки Богородицы и Самого Господа. В таких местах действительно начинаешь всем существом осознавать, что Господь наш Иисус Христос стал нам родным и близким. Ощущение родного Бога, который любит нас неизбывной отцовской любовью абсолютно превосходит на Святой Земле все иные ощущения.

  Когда я увидел в Кане Галилейской каменные водоносы, в которых вода претворилась в вино, то невольно вспомнил слова старца Зосимы из «Братьев Карамазовых» Достоевского: «Кто людей любит, тот и радость их любит...». И предстала перед мысленным взором наша заснеженная милая Родина и очень захотелось передать ей в этот момент теплый луч любви из Каны Галилейской. Вообще у меня было отчетливое ощущение, что Святая Земля и есть та самая Святая Русь, которую всю жизнь искали русские странники во все века нашей истории. Весьма долго мы не могли, конечно, покинуть магазин, в котором продается потрясающее вино из Каны Галилейской. В магазине радушные продавцы дают попробовать все сорта этого вина, и мы воспользовались такой возможностью от души, но совершенно не опьянели, а лишь возвеселились сердцем, вспомнив слова из псалмов Давида: «Вино веселит сердце человека». Действительно, благословляет наш Господь людскую тихую радость.
В Вифлееме впервые причастились Святых Христовых Таин. Раннее утро, греческий батюшка совершает Божественную литургию. В сторонке молится греческий архииерей, разрешивший нам приобщиться без всяких справок. Лишь благословил священников надеть епитрахиль. Замечательное красивое пение, попеременно по-гречески и по-арабски. А наша радость дополнилась еще и тем, что над самым вифлеемским престолом мы заметили образ Божией Матери «Споручница грешных», особенно почитаемый в нашем храме святителя Николая в Хамовниках, где пребывает одноименная чудотворная икона Божией Матери. И опять вспомнилась «тихая моя Родина». Все шло по нарастающей. Господь щадил нас, постепенно вводя в Свою радость.

  И вот перед нами Иерихон, древний как сама история. Одно название этого города отзывается каким-то глубочайшим трубным звуком, и мурашки идут по коже. Здесь температура воздуха на несколько градусов выше, чем в других частях Святой Земли. Нам казалось, что мы попали в наш русский ясный погожий июньский денек. Можно было ходить в тонком подряснике. А ведь на дворе декабрь! Да, в Иерихоне, пожалуй, велеос уже ближе даже не к нашей весне, а к нашему лету. Подворье в честь святого Иоанна Крестителя находится в окружении мечетей и минаретов. В Иерихоне очень жесткий ислам. Несколько наших сестер несут здесь нелегкое послушание. Мусульмане относятся к ним с уважением, но мы с вами знаем, какая тонкая грань отделяет мир от войны. В Иерихоне ощущается тревога, здесь не до расслабления. Недалеко от подворья я поймал взгляд пожилого местного жителя, продающего какую-то еду и невольно вспомнил слова русского поэта Велимира Хлебникова: «Глаза тигра напоминают глаза пожилого мусульманина». Постоянного священника на подворье нет, поэтому, когда приезжают паломнические группы, в составе которых есть батюшки, сестры очень просят отслужить у них в обители Божественную литургию. И вот мне, недостойному, по милости Божией, была дана возможность совершить литургию в храме в честь святого Иоанна Предтечи. Храм для нас необычный. Большой престол не отделяется иконостасом, и в маленьком храмовом пространстве молящиеся находятся непосредственно за спиной священника. Во время богослужения я испытал необыкновенное чувство единения с нашими паломниками, часть которых вместе с сестрами подворья составили импровизированный хор. Так легко, радостно и умилительно удается служить, пожалуй, лишь в дни Святой Христовой Пасхи. Казалось, что мы вернулись в древние времена, когда христиане, находившиеся во враждебном окружении, совершали тайное богослужение. И здесь совершенно оправдано отсутствие иконостаса, здесь по-другому быть не должно. А вот к нам в Россию такое переносить не следует, в этом будет искусственность и неорганичность. Все хорошо на своем месте, чего не хотят понимать некоторые наши модернисты, пытающиеся бездумно и механически воспроизводить некоторые древние формы богослужения. Потрясало, конечно и то, что этот храм находится непосредственно на месте дома, в котором жил евангельский мытарь Закхей, взобравшийся на дерево, чтобы увидеть Господа, и потом принимавший Его в своем доме. И именно этот сюжет запечатлен на запрестольной фреске. После литургии чувства настолько переполняли всех, что я почти ничего не мог сказать, кроме слов: «Если сейчас так хорошо, то как же будет там, в Царствии Небесном?!».

  В 1874 году территория подворья святого Иоанна Предтечи была приобретена начальником Русской Духовной Миссии архимандритом Антонином (Капустиным) для паломников, направляющихся к месту Крещения Господня на реке Иордан.

  И наша паломническая группа последовала после Иерихона к священным «водам иорданским». Все приобрели длинные рубахи, сшитые специально для омовения в Иордане. Совершили молебен, пропели тропарь Крещению Господню, прочитали Евангелие, и я опустил свой наперстный крест в драгоценную иорданскую воду, и в этот момент в нескольких метрах справа взыграла стайка маленький рыбешек, напоминающих серебряные монетки, брошенные с неба невидимой рукой. Потом мне рассказали, что такое явление происходит иногда именно после совершения молебна и чтения Евангелия. И опять охватило чувство родного близкого любящего нас Бога. Очень не хотелось выходить из иорданской воды. А одна наша замечательная паломница Вера, маленькая худенькая пожилая русская женщина из деревни Кошки Рязанской губернии, погружалась в иорданскую воду без перерыва 60 раз! А ведь на дворе, хоть и южная, но, все-таки, зима! Потом мы спросили ее, почему она так много раз погружалась? Вера ответила, что совершала по два погружения за каждого из самых близких для нее людей, живых и усопших. Вот такая у нее молитва. Разве можно сломить такую русскую женщину?! И я еще раз убедился, какой потрясающий у нас народ! Мой друг Виктор Саулкин, ведущий радио «Радонеж» и замечательный публицист, достал со дна Иордана несколько камней и один из них, самый большой, подарил мне. Теперь камень на моем письменном столе. Пишу эти строки, смотрю на него и вспоминаю зеленовато-дымчатую иорданскую воду, похожую на драгоценный уральский пузырчатый малахит и приходит на ум проникновенное стихотворение русского поэта Сергея Попова «Иордан»:

Иордан - река зелёная,

Несмотря на весь почёт,

В море самое солёное

Безалаберно течёт.

 
В море под названьем Мёртвое,

Вся от Первого Лица,

Как в людское сердце чёрствое,

Льётся, льётся без конца.
 

Так бежит река весёлая,

Нам с тобой благоволя,

В море самое тяжёлое

Через минные поля.

  От живой воды Иордана переходим к живым камням Лавры Саввы Освященного. И снова предо мной на столе один из камней, взятых с освященной земли, пропитанной кровавым молитвенным потом великих подвижников веры Христовой. Когда мы вышли на смотровую площадку монастыря, нашему взору открылась высокая каменная скала. Во времена преподобного Саввы Освященного в этой скале были высечены сотни монашеских келий. Иеромонах Владислав из Оптиной Пустыни невольно воскликнул: «Ну надо же, здесь нет никакого человеческого утешения!». Действительно, здесь только камни, которые в летнее время раскаляются до 70 градусов. Ни деревца, ни травки, ни прохладной тени и лишь скудный водный поток у подножья скалы. От осознания глубины и тяжести монашеского подвига, творимого здесь подвижниками веры, невольно приходишь в состояние смирения, понимая всю степень своей духовной несостоятельности.

  Немного по-человечески веселей было на подъеме в гору, на которой находится монастырь преподобного Георгия Хозевита с пещерой, где жил Илья Пророк, и куда прилетал ворон, приносивший пророку хлеб. Как только мы встали на горную тропу, местные жители, бедуины, народ серьезный и суровый, начали наперебой предлагать нам за пять долларов довезти нас до монастыря на своих осликах. Как только я представил свое нехудое тело на спине осла, мне стало очень жаль несчастное животное, и я отказался. Другие последовали моему примеру, но бедуины продолжали навязывать свои услуги. Оно и понятно, ведь это их скудный заработок. Один из бедуинов, чтобы расположить нас к себе, все время декламировал: «Христос воскресе, бедуин хороший!». Чтобы как-то отвязаться о бедуинского сервиса, я продекламировал: «Да здравствует бедуин Муамар Каддафи!». Неожиданно все бедуины замолчали, посмотрели на меня недобрыми глазами и удалились от нас. Тут я понял, что несколько рисковал, произнося имя ливийского вождя. Я предполагал, что бедуины, живущие на этой земле, вряд ли почтительно относятся к Каддафи, но я забыл, что бедуинский народ весьма скор на радикальные действия. Но Бог миловал. Долго находились в пещере Ильи Пророка, помолились в храме. Монахи вынесли нам кофе и сладости.

  Душа, казалось, уже была переполнена впечатлениями. Но главное оставалось еще впереди. И вот мы, наконец, в Иерусалиме. Я не буду подробно описывать все свои впечатления от этого города. Их столько, что можно написать ни одну статью. Общее впечатление можно выразить одним словом - Вечность. Все-таки не Рим должен именоваться, в первую очередь, вечным городом и ни один другой город мира, а именно Иерусалим, град Великого Царя Господа нашего Иисуса Христа. Действительно, в Иерусалиме мне казалось, что время закончилось, что мы находимся в некоем пограничном пункте бытия, когда ты уже не совсем на земле, но еще и не совсем на небе. Тут возникает странное ощущение пространства, словно пересекаются отдельные параллельные миры, проникающие беспрепятственно друг в друга, проходящие друг через друга. Это не просто город контрастов, это город, в котором сошлись все культуры мира, все эпохи, все религии, все человеческие типы и темпераменты. У Иерусалима нет, по большому счету, никакого своеобразия, потому что он выше всяких определений. Этот город - вселенная, а у вселенной своеобразия быть не может. И, безусловно, Иерусалим - метафизический центр мира.
Когда мы всей нашей паломнической группой, около тридцати человек, шли по Крестному Пути Спасителя, мы заняли всю ширину узенькой дороги, пролегающей через иерусалимский рынок. Справа и слева от нас шла оживленная торговля. Ширина дороги не превышала трех-четырех метров. Впереди шли мы с отцом Владиславом, попеременно неся большой крест, купленный той самой Верой из деревни Кошки. Я еще подумал, как же мы будем идти, ведь идти, собственно, негде. Но удивительно, что встречные потоки людей, состоящие из мусульман, иудеев, арабов и других племен и наречий проходили мимо нас, сквозь нас, словно не видя нас совсем. Ни одного из нас никто из встречных ни разу не задел даже краем одежды. И мы прошли, словно по широкому проспекту. Потом я обратил внимание, что в самых людных местах Иерусалима никто друг друга не задевает, и при таком скоплении народа всем хватает пространства. И, наконец, до меня дошло. Ведь если здесь кто-нибудь толкнет по-настоящему другого, например, мусульманин иудея или наоборот, то начнется такая война, такая вселенская резня! Подобное уже не раз бывало в истории этой древней земли. Вот почему никто как бы не видит никого. Незадолго до нашего приезда произошел такой случай. Православные греки шли, так же как и мы, Крестным Путем Спасителя, и вдруг молодой хасид демонстративно плюнул в греческого батюшку. А тот, недолго думая, отдал крест, который нес в руках, кому-то из своих и врезал хасиду в челюсть. Потом было судебное разбирательство, и... израильский суд полностью оправдал греческого священника, а хасида признал виновным! Воистину, парадоксален сей мир! Надо заметить, что мы с Виктором Саулкиным ходили по всему Иерусалиму, причем я постоянно был в подряснике и с наперсным крестом, и никто не проявлял по отношению к нам агрессии, даже непосредственно в еврейском квартале. Может, в нас и плевали, но, вероятно, очень скрытно.

  Великой радостью и утешением было сослужить на Божественной литургии у Гроба Господня и на Гробнице Божией Матери в Гефсиманском саду. У Гроба Господня до озноба ощущалось присутствие Живого Бога. Об этом свидетельствовали все наши паломники. Когда мы прикладывались к самому Гробу Господню, слезы лились, не переставая. Мы приходили туда утром, днем и ночью. Такие же чувства все переживали и на Гробнице Божией Матери. В какой-то момент мне стало очень жаль иудеев, в больших и маленьких шляпах, в меховых шапках и кипах, которые ходят мимо величайших святынь, проходят мимо Бога Живого и не могут к Нему прикоснуться. Разве не жалок человек, который, имея перед собой живой хлеб, упорно продолжает грызть безжизненный камень.

  Особое впечатление произвел на всех Гефсиманский сад. Все мы множество раз читали место в Евангелии, где повествуется о том, как Господь молился в этом саду перед Своими мучениями и Распятием. Всех поразила необыкновенная красота этого места. Даже зимой сад кажется роскошным. И можно только представить, каким он становится ранней весной. И я вдруг осознал, что Господь неслучайно выбрал именно весенний Гефсиманский сад для своих последних молитв до кровавого пота. Ведь идти на мучения и смерть из цветущего благоухающего жизнью сада несоизмеримо труднее, чем из раскаленной пустыни. А вот совершать сорокадневный пост гораздо тяжелее среди раскаленных камней, чем в прохладной тени оливковых деревьев. Иисус Христос нигде не щадил Себя. Уходя на муки и смерть из Гефсиманского сада, Господь делает свое расставание с жизнью в максимальной степени трагичным и тяжелым. Ему очень, очень не хотелось покидать эту благоухающую жизнь, но Он подчиняет это нестерпимое человеческое желание Своей Божественной жертвенной любви.

  Непостижима Тайна Гефсимании, непостижима Тайна Голгофы, непостижима Тайна Богочеловека. Но какая же несказанная радость соприкоснуться с этими Тайнами и, воскликнув в день Святой Пасхи: «Христос воскресе!», войти в Тайну Таин - Воскресение из мертвых!

Иерей Александр Шумский, клирик храма святителя Николая Мирликийского в Хамовниках