Посвящается моему отцу
…Воскресное осеннее утро, папа, по обыкновению, собирается в храм на раннюю литургию. Я уже не сплю, но лежу тихо и жду, когда он подойдет к моей кровати. Помню, как он очень аккуратно, прикасаясь к моему плечу, спрашивал: «Сынок, ты идешь со мной?» – а я, делая вид, что только проснулся, отвечал: «Да, конечно».
Мне тогда было лет 7, и я очень любил ездить с отцом на воскресную службу. Около 6 утра мы спускались в метро и ехали от станции Сухаревская до Парка культуры. Папа доставал газету и принимался вдумчиво читать новости и статьи, а я, сидя возле него, все мечтал о том, что скоро вырасту и мои ноги наконец-то начнут доставать до пола.
Где-то около половины седьмого мы подходили к храму, и нам открывал ворота немного сонный и очень приветливый охранник. Мы поднимались в келию, где отец переодевался в подрясник, и затем шли на службу в храм. В алтаре я надевал маленький стихарь и принимался с усердием помогать по службе. Отец всегда был довольно строг ко мне во время службы, но я всегда понимал, что это правильно, и никогда не обижался на замечания – скорее даже наоборот, всегда старался сделать так, чтобы замечаний и вовсе не было.
В те времена отец был еще диаконом, и ему иногда приходилось служить по две литургии подряд. В такие дни он всегда меня спрашивал после ранней службы, не хочу ли я пойти в келию отдохнуть и подождать его. Я всегда отвечал отказом и шел с ним. А как могло быть иначе, когда я понимал, что смогу поесть вкусных просфор еще и на поздней литургии? Если на позднюю литургию в алтарь приходил Алексей Константинович (Светозарский), а в храме я мог заметить Александра Валентиновича (Ефремова), то я сразу понимал, что домой поедем не сразу. Да я и сам всегда был очень рад, когда после службы мы куда-нибудь шли посидеть или постоять возле метро Парк культуры, где папа вел разговор на самые разные волнующие его темы. Мне покупали кока-колу и арахис, и я принимался слушать, о чем говорят взрослые. Наверное, может выглядеть странно: мое детство во многом проходило «внутри» бесед моего папы и его друзей об истории, политике или церкви, но мне всегда это было очень интересно, и если бы кто-то во время такого разговора предложил мне отвлечься на что-то более «детское», то я непременно отказался бы. Во многом под влиянием этих бесед сформировалось мое мировоззрение, и сейчас, вспоминая эти дни, проведенные с отцом, я их считаю одними из самых счастливых эпизодов моего детства.
А как мы радовались, когда приезжали на нашу дачу в Ситенку! Сколько эмоций накануне поездки ощущали мы, дети, для которых лето было самым счастливым временем года! Особенно запомнились моменты, когда папа приезжал к нам на дачу на пару дней. Помню: выхожу за калитку, и в конце линии идет немного усталой походкой, но с приветливой и ласковой улыбкой папа. В этот момент я с криками «папа!» бегу навстречу, стараясь как можно быстрее быть первым, кого папа обнимет. Отец очень любил летний отдых на даче. Наш старенький зеленоватый домик, который едва ли не каждый год мог завалиться, встречал нас летом запахом уютной старины. Помню, просыпаешься с утра на даче, выходишь из комнаты и замечаешь, что папа уже пишет очередную статью. Для нас это означало одно: лучше вести себя тихо. Но разве могли мы, восемь очень шумных детишек, хоть немного соблюдать тишину?! Поэтому периодически получали нагоняй, и в доме ненадолго становилось снова тихо. Хотя папа и был с нами строг в воспитании, однако сам любил себя вести иногда по-ребячески. Как-то в один из июльских дней он решил пойти поиграть со мной и моими друзьями в футбол, что было здорово. Поиграли мы, конечно, хорошо, но на следующий день он долго все причитал, зачем же он, «старый тюфяк», пошел играть в футбол, ведь теперь не сможет нормально ходить, а послезавтра надо быть на службе в храме. Вообще отцу было присуще какое-то озорство. Он всегда с большим юмором относился ко многим ситуациям и часто мог подшутить и над нами.
Самое же любимое наше время в детстве – папин отпуск. Ведь именно тогда мы были все вместе. Он по обыкновению приходился на июль, и в это время наша дача превращалась из тихого семейного уголка в «резиденцию» для приемов папиных друзей. Все друзья отца всегда воспринимались как члены нашей большой семьи. Не могу сказать, что так же считала мама, хотя для меня и сестер было сложно представить, что летом кто-то из папиных друзей не приедет, ведь для нас это был всегда настоящий праздник. Попробую описать один из таких дней. Утром – водные процедуры в бассейне или на пруду, днем – поход в магазин за едой и конфетами для нас, а вечером – ужин за разговорами об истории, геополитике и последних событиях в стране и мире. Пишу, а перед глазами всплывает такая картина: Алексей Константинович пытается сапогом раздуть самовар, Александр Валентинович крутит в руках сигарету и во время разговора, добавляя остроту теме, говорит смешные и не очень смешные присказки, а Сергей Сергеев все спорит с отцом на тему либерализма. Сейчас особенно остро чувствую, что такого уже в моей жизни не будет…
Меня всегда удивляло, как отец умел объединять вокруг себя людей совершенно разных взглядов. Казалось, что эти люди, встретившись на улице, обязательно сделают друг другу нелестные комплименты или, что хуже, ударят друг друга, но в нашем доме все они каким-то образом могли существовать в одном мире и даже высказывать свою точку зрения без всякой неприязни друг к другу.
А как мы отмечали его День рождения каждый год! Это был не день, а целый марафон. Несколько дней, начиная с 25 мая, у нас всегда были гости, которые поздравляли отца. В первое воскресенье после 25 мая отец встречался со своими учениками из школы, где он преподавал историю в конце 70-х годов прошлого века. Это была одна из традиций, которая продолжалась более тридцати лет. Казалось, что между папой и его учениками разница чуть более пяти лет, но каждый к нему обращался исключительно по имени и отчеству. Такое шумное празднование из года в год никогда не становилось меньше. А сколько этих когда-то бывших ребят пришли к Богу через моего отца! Я не знаю, существует ли подобная традиция, где ученики на протяжении трех десятков лет приходят к своему учителю домой в день его рождения. Возможно, но я подобного не встречал.
На самом деле у нас в семье есть такая шутка, что любой наш День рождения превращается в папин юбилей. Отец умел как-то невольно занимать собой все пространство. И это не потому, что он это делал специально. Просто он приходил, садился за стол, и все понимали, что необходимо послушать то, что он говорит. Наверное, это связано с его умением быть «своим» в любой компании. Многие молодые люди, в том числе и мои друзья, всегда отмечали то, что папа, как говорится, всегда «был в теме», а самое главное – он всегда умел увидеть в незначительном что-то очень важное. Подобное качество не может не удивлять.
А как он любил музыку! Причем, эта музыка была очень разной. В нашем детстве мы слушали музыкальные произведения от Моцарта до The Beatles, от Виктора Цоя (КИНО) до Жанны Агузаровой и Гарика Сукачева. Одна из любимых песен папы была «У берез и сосен» Юрия Антонова. Эта песня, на мой взгляд, как нельзя лучше олицетворяет эту тихую и грустную осень, по крайней мере для меня…
Мало кто знает, что у нас в семье еще от моего деда к отцу передалась одна традиция – придумывать какие-то смешные или ласковые прозвища родным. Папа часто мне звонил и говорил: «Бибигон, как дела?» или «Как там Месси, Бибигон?». Но самое нежное обращение у папы было к маме, он очень ласково называл ее «Болик». В его голосе всегда было столько нежности и любви, которые сложно оценить.
Тема Любви проходит красной нитью через всю жизнь и творчество моего отца. Он всегда учил нас, что любить нужно не только на словах, что любовь очень сложна и одновременно очень проста. Папа часто повторял то, что наша мама – это образец матери, что от нее исходит домашняя теплота. Поэтому каждый приходивший в наш дом всегда хотел прижаться к ней.
Только со смертью отца ко мне пришло осознание того, что и папа для многих был очень близким и родным человеком – «отцом». Он говорил, что нужно быть жертвенным человеком, готовым отдавать все. Именно так он всегда и делал. Он жил открыто, честно и любил людей, он всегда говорил все как есть и во всем шел до конца. Наверное, эти качества по отношению к людям и были определяющими для всех, кто приходил к нему за советом или помощью.
Самое важное место в жизни отца занимало служение Богу. Во время тяжелой болезни, в одном из разговоров по телефону, он поделился переживаниями о том, что по возвращении из больницы не сможет физически отстоять всю службу и, возможно, из-за этого ему придется уйти за штат. Помню, с какой радостью он вернулся в храм. Хотя ему было очень тяжело, он постепенно начал выздоравливать. Папа всегда по-особому готовился к литургии и проповеди. В эти моменты мы старались его не отвлекать, понимая, что для него нет ничего важнее. А как он переживал за свой родной и любимый храм! С каким чувством он всегда отзывался о своей братии! Для него это действительно были родные братья, ради которых он был готов отдать последнее. Да и разве могло быть по-другому?! Ведь именно здесь, в этом храме, он обрел веру в Бога и начал свое пастырское служение, а для нас храм Николая Чудотворца в Хамовниках стал вторым домом.
В наших семейных разговорах отец много раз повторял, что вся наша жизнь (по словам отца) антиномична и что бояться смерти – это естественно, но неправильно становиться зависимым от этого страха. Не боится смерти только святой человек, а для православного христианина это нормальное состояние. Главное – до конца быть верным Богу, и тогда можно все преодолеть! Я всегда буду помнить этот главный завет отца.
P.S. Ты ушел от нас 16 сентября. Именно в этот день я понял, что закончилось мое детство. Я знаю, что мне будет тебя не хватать. Ты был для меня не просто отцом, а лучшим другом и братом. Когда мне был необходим совет или становилось от чего-то тяжело, я мог позвонить или прийти к тебе и после разговора с тобой ощутить какую-то радость и легкость на душе. Ты всегда будешь примером для всех нас. Я благодарен Богу за то, что в своей жизни я услышал главные слова от тебя, слова о том, что ты гордишься мною и любишь меня. До сих пор я не чувствую, что ты ушел, и уж тем более не испытываю уныния. Есть очень светлое и радостное ощущение, что Господь примет тебя в селении праведных и мы все вместе через какое-то время снова встретимся.
Фёдор Александрович Шумский