«Москва! Как много в этом звуке...»
«Люблю тебя, Петра творенье»
А.С.Пушкин.
«Мне избы серые твои,
Твои мне песни ветровые,
Как слезы первые любви».
А.А.Блок.
ВО ВСЕМ МИРЕ люди живут либо в городе, либо в деревне и, следовательно, от установления правильных отношений между этими двумя видами общежития напрямую зависит судьба того или иного народа, того или иного государства. Если взять судьбу России в целом, то, конечно, нельзя не заметить ее крестьянскую, деревенскую основу. К сожалению, как в дореволюционный (что теперь обычно не замечается), так и в советский (что теперь чрезмерно выпячивается) периоды русской истории — отношения между городом и деревней далеко не всегда выстраивались с учетом, с одной стороны, многовековых традиций, с другой — новых реалий жизни.
В советское время, вероятнее всего в канцелярии «серого кардинала» М.А.Суслова, родилась идеологема о слиянии или «смычке» города и деревни. В ней было свое «рациональное зерно», но практическое ее воплощение только ухудшило положение дел.
Партийные карьеристы создали горы наукообразной галиматьи, за которой стояла одна простенькая мысль — город важнее деревни. Деревня должна его лишь обслуживать, быть его придатком. Ни о каком творческом поиске новых форм их равноправного сосуществования и речи не было. Не считать же творческой находкой отправку студентов и научных сотрудников на сбор овощей в колхозы.
Первыми забили тревогу наши замечательные писатели-«деревенщики». Они смело и талантливо повели борьбу за родную деревню. Достаточно назвать такие имена, как В.М.Шукшин, В.Г.Распутин, В.И.Белов, В.П.Астафьев... Вспомним распутинскую бабку Дарью, астафьевского Акимку, шукшинских чудиков. Эти незабываемые и родные образы напомнили всем нам, что деревня — не просто снабженка города продуктами питания или место отдыха горожан в выходные дни, а прежде всего — хранительница многовековых нравственных ценностей национальной жизни. Вслед за литературой последовала замечательная публицистика, на страницах журналов «Наш современник», «Москва» и др.
Но постепенно, с течением лет, пошел, как мне представляется, перекос в другую сторону. Пасторальный мотив в лучшей части русской литературы стал самодовлеющим, и как-то незаметно мы стали презирать город. Все же не оказалось у писателей-деревенщиков 60-х-90-х годов XX века пушкинско-блоковской широты охвата русской жизни, а любой перекос, как бы он ни был привлекателен и какими бы благородными мотивами ни был обусловлен, рано или поздно приводит к схематизму и утопизму, порождающим стагнацию мысли и творчества. Нельзя не обратить внимание на тот факт, что за последние годы наши «деревенщики» ничего крупного не написали. Все лучшее создано ими задолго до перестройки. И хотя Валентин Распутин объясняет этот феномен публицистичностью нашего времени, я все же полагаю, что причина лежит в другой плоскости, а именно — в узости взгляда наших даже самых лучших писателей. Да, да -- узость взгляда при очень большом таланте. Они в общем-то исчерпали деревенскую тему, а другого не знают, и потому им ничего не остается, как разить своим публицистическим пером так называемую урбанизацию и вырождающуюся городскую цивилизацию как абсолютное зло. Но почему-то, к слову сказать, почти все эти обличители перебрались в большие города, живут и работают в них, по крайней мере, очень большую часть времени.
Недавно в «Десятине» (№ 3 за 2001 г.) была опубликована статья Евгения Морозова «Земля и люди». Надо заметить, что все материалы этого автора чрезвычайно интересны, глубоки, своевременны и читаются на одном дыхании. Вот и в этой статье Е. Морозов талантливо и убедительно показывает величайшую опасность для судеб России так называемой земельной реформы. Но одно место в статье все же вызвало у меня желание возразить.
Е. Морозов пишет: «...акультура — интересный (в научном плане) вариант, возникающий в городской среде и носящий подчеркнуто космополитический характер. Ее база — процесс биологического вырождения человека, в ходе которого среди прочих деградаций, индивидум впадает в чисто животный эгоизм...» Получается, что акультура, или антикультура, и «процесс биологического вырождения человека» — это все, чем богат современный город. Грустная картина. «А что, разве можно отрицать реальность духовно-нравственной деградации и культурного одичания городских жителей? — спросит кто-нибудь. Отрицать это невозможно в силу абсолютной очевидности фактов. Но системный подход к явлениям жизни показывает нам, что реальная действительность никогда не бывает одномерной. На это, кстати, прямо указывают слова из Нового Завета: «А когда умножился грех, стала преизобиловать благодать…» - (Рим. 5.20).
Естественно, беззаконие всегда более заметно, навязчиво, бесстыдно и поэтому кажется, что оно поразило всю окружающую нас жизнь, подобно тому как метастазы злокачественной опухоли поражают все тело. Действительно, достаточно включить телевизор, чтобы настроение испортилось на долгое время. Нужно сделать немалые интеллектуально-волевые и нравственные усилия, чтобы разглядеть наряду с размалеванной и наглой бесовщиной акультуры нечто иное. Это иное по своей природе не может себя навязывать, рекламировать, а потому и кажется, что его вовсе нет. Представьте, как непросто увидеть в сегодняшнем городском кошмаре тихую, незаметную, но нравственно непоколебимую, несмотря ни на что, Соню Мармеладову. Неужели она существует только на страницах гениального романа XIX века? Я в это нe верю.
В мировой литературе, на мой взгляд, нет женского образа, равного Соне. Может быть, только Татьяна Ларина, которую обычно называют идеалом русской женщины. Но все же, рискну сказать, что Татьяна Ларина - олицетворение того прошлого России, которое ушло навсегда. Соня же Мармеладова - наше сегодня с его изломанностью и изувеченностыо. Кода я прочитал у замечательного немецкого мыслителя Вальтера Шуберта слова о том, что «русская женщина лучше русского мужчины», перед моим мысленным взором встала именно Соня. Как же так, спросите вы, ведь она все же женщина определенного рода и нельзя ее сравнивать с нравственно безупречной Татьяной Лариной, которая, по выражению Достоевского, «не переступила» границы, отдаляющей небо от бездны?
Да, Соня, пойдя на панель, поступила-«переступила» неправильно с точки зрения общепринятой морали, но верно с точки зрения евангельской любви. Одно из великих парадоксальных открытий Достоевского состоит, по-моему, в том, что можно поступать неправильно, но верно. И, конечно, подлинно живой аналог Сони можно обнаружить только в евангельской блуднице, о которой Господь сказал: «А потому сказываю тебе: прощаются грехи ее многие за то, что она возлюбила много...» (Лк. 7.47). Согласитесь, ни к одному женскому образу в мировой литературе, кроме Сони, эти евангельские слова подойти не могут.
ЧТО ЖЕ РОДНИТ ее с нашим временем? Прежде всего — это совершенно городской образ (как Достоевский — совершенно городской по своему духу писатель, что не мешает ему быть одним из светочей национальной духовности). Соню нельзя представить себе ни гуляющей по аллее помещичьей усадьбы, ни пьющей чай на тургеневской веранде. Зато я без напряжения вижу, как она вытаскивает раненых красноармейцев с поля боя зимой 1941 г. под Москвой или как она заслоняет собой ребенка от огня омоновского пулемета у Дома Советов в 1993-м... У Виктора Цоя в одной из песен есть такая строка: «Мы потеряли невинность в борьбе за любовь». Удивительные по точности и емкости слова. Это сказано как раз о новых Сонях Мармеладовых. О том, как им сегодня тяжело, знают только они сами и Господь. Но их время придет, когда снова возникнет необходимость в великой жертве ради великой любви.
Теперь по поводу биологического вырождения современного русского человека, прежде всего городского, и его впадения в животный эгоизм. Когда сталкиваешься с такими категорическими утверждениями, невольно возникает вопрос: на чем они основаны? Да, существуют преступность, пьянство, наркомания и прочее. Слышали мы и читали, что якобы молодые люди призывного возраста, особенно городские, по своим психофизическим характеристикам не годны для военной службы. Проверить научную достоверность такой информации может только сама жизнь, например, реальная война. Когда грянула первая чеченская кампания, нашим необстрелянным парням поначалу действительно было очень тяжело, поскольку против них сражались подготовленные боевики и профессионалы-наемники. Но ничего, быстро освоились и почти перебили хребет ичкерийскому волку, захватив «неприступный» Бамут.
Помню, когда показали по телевидению нескольких молодых разведчиков генерала А.Шаманова, меня поразил их некиношный вид: далеко не атлеты, скорее даже невзрачные, в совсем небоевых кроссовках и косынках. Однако, когда одного из них, питерца (горожанина!), тяжело ранили, он отказался уходить с поля боя, сам вколол себе промидол и уничтожил еще немало боевиков. Одним словом, все эти небогатырской внешности мальчишки были кто из Москвы, кто из Питера, а воевали—в лучших суворовско-теркинских традициях. Во вторую чеченскую кампанию псковская десантная рота продемонстрировала всему миру пример массового героизма, чем особенно славилась Русская Армия во все времена, и ту высоту духа, которая именуется святостью. Речь идет прежде всего о мученическом подвиге воина Евгения Родионова (уроженца г. Подольска, Подмосковье), отказавшегося в чеченском плену снять нательный крест и предать Христа. Но сейчас выясняется, что Женя Родионов не единственный, кто совершил этот великий поступок.
К чему я говорю об этом? Да к тому, что Россия по-прежнему рождает героев и святых, и не только в деревнях, но и в городах. Но ведь это при биологическом, духовно-нравственном вырождении и чисто животном эгоизме абсолютно невозможно. И чем страшнее и масштабнее грядущие испытания, тем больше будет появляться на нашей земле матросовых, Космодемьянских и родионовых. Я в этом убежден, потому что такова наша природа. Чем нам труднее, тем мы сильнее. Я рискну высказать даже такую мысль: нам сегодня не хватает именно испытаний для того, чтобы вновь произошло очищающее обновление и с новой силой заработала национальная идея.
Наша вечная кажущаяся неготовность, на мой взгляд, одно из проявлений избыточной силы, которой панически боятся враги, потому что никак не могут понять ее источника. Ну скажите, как не испугаться, когда, казалось бы, ни к чему не способный Илья Ильич Обломов с пухлыми и дряблыми руками вдруг, демонстрируя чудо биологического возрождения, встает и превращается в богатыря Илью Муромцы с установкой С-300 в руках (очередной кошмарный сон старины Збигнева Бжезинского).
Когда я уже начал работать над этой статьей, мне попалась на глаза одна важная публикация, которая как раз касалась моей темы. Я имею в виду беседу главного редактора газеты «Завтра» А. Проханова с И.Р.Шафаревичем. Игорь Ростиславович в рекомендации не нуждается. Он по праву принадлежит к числу самых мужественных и честных патриотов России, и я всегда отношусь к нему с неизменным уважением. Но вместе с тем позволю себе высказать несколько критических замечаний по поводу и его некоторых суждений.
Шафаревич говорит: «...надо ли было нам ломать нашу аграрную цивилизацию? Это же нам вбили в голову. Обязательно перерасти в техническую цивилизацию, изгоняя из жизни... деревенский склад жизни...» Речь здесь, разумеется, идет прежде всего о сталинской индустриализации, которой сопутствовали трагические перемены в деревне. По Шафаревичу получается, что Россия имела реальную возможность плавно, безмятежно и идиллически, не входя в конфликт с прежним укладом, перерастать в «техническую цивилизацию». Но это же явная утопия. Ни мировая, ни тем более русская история не дают никаких оснований так думать. Для плавного, бесконфликтного перехода необходимо как минимум много времени. А когда его у России было в избытке? Россия, всегда стоящая на семи ветрах истории, избыточного времени в принципе иметь не могла, а тем более в новейшей истории, когда все процессы жизни качественно ускорились.
Не трудно заметить, что в сущности вся аргументация, направленная против сталинского «большого скачка», совпадает с аргументацией, направленной против петровских реформ. И там и там преобразователям ставится в вину прежде всего ломка старого уклада. Я когда-то, каюсь, восхищался язвительный критикой Петра I в книгах известного публициста И.Солоневича: и ничего-то там Петр I не понимает в военном деле, и войну-то со шведами не подготовил и затянул, и в плен-то к туркам чуть не попал. Одним словом, какой-то недумок, научивший всех пить да курить и ничему больше. Только вот каким-то непонятным образом произошло, что Петр I, перефразируя известное высказывание Черчилля о Сталине, получил Россию с маленьким ботиком, а оставил с сильнейшим флотом, могучей армией, красавцем Петербургом и Академией наук. Была ли на такое способна Россия Бориса Годунова? Едва ли. И что произошло бы тогда с нашим Отечеством?
Так что если исходить из реальных, а не выдуманных условий жизни того времени, то сталинский индустриальный прорыв мог пройти только так, как прошел, и был он архинеобходим в преддверии нового и абсолютно неизбежного нашествия Запада.
Да, мы потеряли деревенскую цивилизацию, но сохранили Россию, и победа в величайшей мировой войне есть убедительное доказательство правильности стратегической линии как советского государства, так и Русской Православной Церкви в лице Его Святейшества Святейшего Патриарха Сергия, у которого хватило мудрости отбросить мертвые схемы и последовать за «живой жизнью».
ПАРАДОКС, на мой взгляд, заключается в том, что, делая сохранение деревенской цивилизации самоцелью, Россия неизбежно и необратимо потеряла бы государственность как таковую, но в этом случае очень скоро последовала бы и гибель самой этой цивилизации, поскольку при отсутствии государственности уничтожение России внутренними и внешними врагами становилось лишь делом недолгого времени. Вот и выбирайте: либо деревенская цивилизация, неумолимо превращающаяся в нечто, напоминающее индейскую резервацию в США, либо жесткая государственность, при наличии которой все же есть надежда на возможность поиска и создания новых форм национального бытия.
Еще о двух суждениях И.Р.Шафаревича мне хочется сказать в продолжение темы «город и деревня».
Первое: «труд крестьянина более осмыслен, при всей тяжести он носит творческий характер, это не гайки завинчивать на конвейере...» Просто удивительно, что такой глубокий ученый делает столь поверхностные сравнения. Прежде всего, труд современного рабочего далеко не исчерпывается так называемым конвейером и завинчиванием гаек. Напротив, всеобщая автоматизация и роботизация современного производства — это все из области кино и популярных книжек. Мировые передовики автоматизации и роботизации японцы уже давно поняли, что осмысленный человеческий труд не имеет альтернативы и наиболее сложные и ответственные операции, сопряженные именно с творчеством, с разносторонними умениями и навыками, машине доверять нельзя. Такое впечатление, что Шафаревич судит о современном производстве по фильму Чарли Чаплина «Огни большого города», где маленький бродяга становится жертвой конвейера. Мой родной дядя, Игорь Пухов, микросварщик высочайшей квалификации, творил такие чудеса своим сварочным аппаратом, какие никакому роботу не по силам вовеки. И таких дядей великое множество на Руси; именно благодаря их творческому труду стали возможны великие прорывы в науке, технике, освоении космоса и т.д. Конечно, Игорь Ростиславович не может об этом не знать, но, видимо, существует какой-то парадокс сознания, когда в угоду некоей схеме, в данном случае — «Россия есть аграрная цивилизация», приносится в жертву реальная и постоянно изменяющаяся действительность.
Второе суждение: «...например, китайцы давно знали порох, но использовали его для красивых фейерверков. А на Западе его сразу применили к артиллерии». На первый взгляд, очень убедительное сравнение. Китай здесь выбран не случайно, а видимо, по аналогии с Россией, поскольку Поднебесную империю тоже можно отнести к категории аграрных цивилизаций. Кто недостаточно знаком с историей Китая, может подумать, как наивны и возвышенны были люди, жившие в стране Лао-Цзы и Конфуция, не то, что эти западные чудовища.
Да, китайцы не использовали пороха в военных целях. Но разве от этого в Китае было меньше зла или нравственной порчи, чем на пресловутом Западе? Любому школьнику известно такое понятие, как китайские пытки. Думаю, что даже Цезарю Борджиа одному из величайших изуверов, не приходили на ум пыточные фантазии, рождавшиеся в китайских головах. А уж по части эротических забав Китай может сравниться разве что с «мистическим чудовищем» — Индией. На Западе все же подобные вещи, несмотря на их широкое распространение, признавались Церковью смертным грехом и люди это понимали и принимали. В Поднебесной же пытки и эротика являлись органичной частью восточной культуры и воспринимались чисто эстетически, наподобие знаменитого китайского шарфа из слоновой кости. Вот вам и аграрная цивилизация.
Этот небольшой экскурс в китайскую культуру я совершил лишь для того, чтобы показать ущербность несистемного мышления, какими бы патриотическими или иными соображениями оно ни объяснялось. Удивительно то, что даже такие выдающиеся личности и ученые, как И.Р.Шафаревич, могут впадать в схематизм и утопизм — хороший урок нам, простым смертным.
Говоря о русской деревне, невозможно обойти проблему и крестьянской общины, которая всегда считалась стержнем деревенской цивилизации. Русское образованное общество, в том числе и писатели, недостаточно хорошо представляли себе жизнь простого народа. Это, видимо, и привело к такому парадоксу: славянофилы и вообще почвенники видели в общине несокрушимый православный бастион против безбожного социализма, а «революционеры-демократы», напротив, усматривали в ней готовую модель атеистического социализма-коммунизма. Кто же из них был прав или неправ?
На мой взгляд, правы и неправы были одновременно и те и другие, ибо каждый из них видел только одну сторону реальности. Крестьянская община оказалась очень сложным организмом, до сих пор плохо изученным. Я полагаю, что внутри нее происходили такие неоднозначные, в том числе и в нравственном отношении, процессы, о которых мы даже не подозреваем. Не сомневаюсь, что там бушевали поистине шекспировские страсти.
Достаточно вспомнить чудовищный, другого слова не подберешь, документальный рассказ Ф.М.Достоевского в «Дневнике писателя», о споре двух простых молодых крестьян. Один из них (Достоевский именует его «Власом»), хвастаясь своей дерзостью, поклялся другому («деревенскому Мефистофелю»), что совершит любое кощунство, какое бы тот ему ни приказал сделать. Поражает уже само по себе условие спора. Но в то, что произошло в действительности нелегко поверить. Тут никакой фильм ужасов, как говорится, рядом не стоит. «Мефистофель» потребовал, чтобы «Влас» в день Святой Пасхи, в момент Причащения, не глотал Святые Христовы Тайны, т.е. Тело и Кровь Христову, а держал их во рту, ожидая дальнейших указаний, что тот и выполнил. Затем «Мефистофель» привел побежденного «Власа» в тихое место, где не было посторонних, велел ему вынуть изо рта Тело и Кровь Христову, положить их на жердь, дал в руки ружье и приказал выстрелить в Святыню. Слава Богу, этого не произошло, потому что «Влас» увидел воочию распятого Христа, потерял сознание и упал.
Если бы нечто в этом роде совершили какие-нибудь студенты или интеллигенты-авангардисты серебряного века, то удивляться было бы особенно нечему. Но, когда на такое дерзают люди из народа, из крестьянской общины, разверзается адская бездна. Сам Ф.М.Достоевский в изумлении говорит о том, что ни один интеллигент до такого, пожалуй, еще не додумывался. А ведь этот страшный факт не мог возникнуть случайно, он должен был вызреть в народной толще. Без соответствующей почвы такие цветы зла не растут. И очевидно, что это лишь небольшая часть того, что могло бы открыться при действительно углубленном рассмотрении жизни так называемого простого народа. Вот где следует искать истинные, глубинные причины тех глобальных перемен, которые в конечном счете смели, как ужасный цунами, деревенскую цивилизацию.
НО ЖИЗНЬ НА ЭТОМ, слава Богу, не закончилась, Россия сохранилась, и есть все основания полагать, что она еще не сказала миру своего последнего слова. Но слово это может быть обретено лишь в творческом поиске новых форм национально-культурного и идейного бытия, лишь на путях «творческого традиционализма». Простая установка на возвращение к старому, давно утраченному, бесплодна и опасна. Никакой деревенской цивилизации нам не возродить. Но мне очень не хочется, чтобы слова выдающегося русского поэта Анатолия Передреева: «И города из нас не получилось, и навсегда утрачено село», стали окончательным приговором нам и нашим потомкам.
Уникальность современного момента в том, что город во многом взял на себя функции деревни. Прежде всего это выражается в отношении к вере в Бога, к Православию. До революции было принято считать, что хранителем чистоты веры является простой деревенский народ, а городские жители, особенно в больших городах, все дальше отходят от Церкви. В общем и целом так и было. Но сегодня иная картина. Жители деревень, сел и небольших провинциальных городов в подавляющем большинстве забыли дорогу к храму. Об этом свидетельствуют многие провинциальные священники. И сам я не раз наблюдал, как в деревенских храмах по большим праздникам и в воскресные дни на Божественной Литургии нет ни мужиков, ни молодежи — одни бабушки, да и то очень мало.
Мой близкий друг, глубоко верующий человек, несколько лет проработавший в Западной Сибири на добыче нефти, построил там на собственные средства деревянную часовню. Так она и недели не простояла, местные жители разобрали ее на дрова.
В крупных городах, во всяком случае в Москве и в Петербурге, просматривается, на мой взгляд, как раз противоположная тенденция. Горожане и, что особенно отрадно, молодежь, потянулись к Церкви. Пусть их немного по сравнению с общим количеством жителей, но важна сама тенденция. Думаю, не ошибусь, если скажу — верующая молодежь сегодня концентрируется почти исключительно в городах. Так что хотим мы того или не хотим, но город сегодня — это и религиозный центр и, как ни странно, носитель и хранитель утраченных деревенских традиций. Здесь и общество охраны памятников, и собиратели фольклора, и замечательные исполнители русских народных песен.
И если раньше, в давние времена, город духовно-нравственно подпитывался от деревни, то сегодня, похоже, намечаются предпосылки для обратного воздействия. И, быть может, из города пойдет то здоровое, что позволит вдохнуть в оставшееся от деревни новые силы. Но это будет уже другая деревня, поскольку во многом качественно изменился современный человек. Мы другие, но от этого, полагаю, не менее русские.
Чрезвычайно емко и образно, передав всю динамику и ритмику современной жизни, сказал о нас Анатолий Передреев:
Но летит надо мной колокольня,
Но поет пролетающий мост.
Я не вынесу чистого поля,
Одиноко мерцающих звезд.
Ни городскую, ни деревенскую цивилизацию не нужно идеализировать, в каждой из них есть свои плюсы и минусы. Россия грядущего, конечно, будет преимущественно городской страной — это веление истории. Но те нравственные ценности, которые выработала русская деревня в ходе веков, должны остаться (и останутся!) душой этого атомно-технотронного гиганта.