Иерей Александр Шумский о творчестве А.Солженицына …
И снова зашел разговор о Солженицыне в связи со статьей А.К.Светозарского «Великопостный зуд Солженицына», посвященной письму Александра Исаевича Патриарху Русской Православной Церкви. Я не собираюсь комментировать данное письмо, поскольку полностью присоединяюсь к оценкам и выводам Светозарского. Но о самом Солженицыне все-таки сказать придется, хотя я уже порядочно написал о нем в ряде своих статей.
Фигура Александра Исаевича – знаковая и трагичная. Знаковая потому, что его образ и все его творчество стали синонимом антисоветимзма и антисталинизма. Как только мы произносим имя Солженицына, тут же вспыхивает имя Сталина. Отдельно от Иосифа Виссарионовича Александра Исаевича рассматривать вообще невозможно, как невозможно рассматривать его отдельно от всего советского периода. Но в этом заключается и трагедия писателя, который очень надеялся попасть в один ряд с Достоевским и Толстым.
В чем же трагедия? Да в том, что не удалось Солженицыну выйти за рамки эпохи и фигур, о которых ему пришлось писать. А это признак неудавшегося литератора. Ведь и Толстой, несмотря на свое «толстовство», и Достоевский вышли из своего времени и заняли место на полке Вечности. А Солженицын так и остался на полке советского периода. Из Толстого он унаследовал не художественность, а лишь пагубное антиимперское и антицерковное толстовство. А с Достоевским его вообще ничего не связывает, разве что сходство с некоторыми, не самыми лучшими, персонажами Федора Михайловича, например, со Степаном Трофимовичем Верховенским, являвшимся отцом изувера и нигилиста Петеньки Верховенского. О Степане Трофимовиче в романе «Бесы» читаем следующее: «Он, например, чрезвычайно любил свое положение "гонимого" и, так сказать, "ссыльного". В этих обоих словечках есть своего рода классический блеск, соблазнивший его раз навсегда, и, возвышая его потом постепенно в собственном мнении, в продолжение столь многих лет, довел его наконец до некоторого весьма высокого и приятного для самолюбия пьедестала. В одном сатирическом английском романе прошлого столетия некто Гулливер, возвратясь из страны лилипутов, где люди были всего в какие-нибудь два вершка росту, до того приучился считать себя между ними великаном, что, и ходя по улицам Лондона, невольно кричал прохожим и экипажам, чтоб они пред ним сворачивали и остерегались, чтоб он как-нибудь их не раздавил, воображая, что он все еще великан, а они маленькие. За это смеялись над ним и бранили его, а грубые кучера даже стегали великана кнутьями… »
Согласитесь, что в приведенной цитате Александр Исаевич отражается словно в зеркале. Ему так и не удалось написать о вечном, непреходящем – вот в чем трагедия! Зато его мучительному врагу, товарищу Сталину, не дававшему Александру Исаевичу ни на секунду отойти от письменного стола, привязавшему его каторжными цепями к этому столу, легко и непринужденно удалось выйти из пределов советской эпохи и превратиться в грозный сон антиимперцев всех оттенков и калибров, от либералов до националистов. И этот грозный сон уже подошел к той грани, за которой брезжит силуэт его реального воплощения.
Солженицын не сумел стать великим писателем, да и просто выдающимся не смог. Даже сторонники Александра Исаевича, заметьте, почти никогда не говорят о его литературных достоинствах. Речь, как правило, идет исключительно о политической и идеологической позиции писателя, о его борьбе с «проклятым советским режимом». Кстати, Солженицын и сам чувствовал, что окончательно влип в тягучую патоку антисоветизма и антисталинизма и пытался по-своему вырваться из нее. Отсюда все эти бесконечные, до ряби в глазах, «Красные колеса», словно бессильные попытки оторвать тело от липкой массы. Но у слабых литературных крыльев не хватило взлетной мощи.
Но вот, что характерно – в борьбе со Сталиным и сталинизмом сегодня практически никто из оппонентов не использует труды Александра Исаевича. В лучшем случае они патетически, и одновременно неуверенно, произносят имя писателя, словно вскидывают ослабевшей рукой поблекшее знамя. Почему так происходит? Потому что сами по себе произведения писателя оказались ненадежными ни по аргументам, ни по фактам. Даже супермастера антисоветизма и русофобии, вроде Збигнева Бжезинского, не считают возможным использовать каторжные труды Солженицына в борьбе с советским прошлым и русским народом, а его «Архипелаг ГУЛАГ» уже покрылся толстым слоем пыли в школьных библиотеках. А ведь мечтал когда-то Александр Исаевич, что его книги войдут в школьную программу. Ну вот они и вошли, и что получилось? А получилось по Фрейду – «крах в момент успеха».
И можно со всей определенностью утверждать, что свою битву товарищу Сталину и советскому прошлому Солженицын проиграл. И как бы ни старались верные поклонники Александра Исаевича надувать его имя, ничего у них не выходит, и чем дальше, тем «бледнее в сумрачной дали» времени выглядит маленький человек с крупной головой и все больше, по слову Достоевского, «стушевывается».
Александр Исаевич напоминает мне снайпера спецназа, которому снится постоянно один и тот же сон. Он в полной экипировке лежит в схроне, выслеживая жертву. И вот она уже вся, в шинели и фуражке, с прищуренными глазами на рябоватом лице, оказывается в перекрестье прицела и смотрит на снайпера в упор. Раздается выстрел и… мимо! А лицо фигуры сдержанно улыбается краешками усов. И так происходит каждую ночь на протяжении всей жизни. Как тут не посочувствовать несчастному снайперу!
Иерей Александр Шумский.